Вчера я сделал небольшой перерыв в гуманитарной деятельности, чтобы принять накопившихся пациентов. Соскучившись по работе, я начинаю исцелять с феерической силой. Обычно на полное излечение от фрустраций у меня уходит полтора часа -- или час, когда я в ударе и обеспечен белым шоколадом в достаточной мере.

Так вот, вчера я был в ударе -- первые три пациента проскочили мой кабинет как сибирский экспресс таежный полустанок. Третий пытался задержаться повертеть старинный глобус в тяжелом медном экваторе, но я в конечном счете выпроводил и его -- чтобы принять пациента N4. Знай я, с чем придется иметь дело, я задержал бы любознательного нефтяника подольше. Пациент номер четыре оказался 35-летней коротко остриженной дамой умеренной упитанности, крашеной в блонду и в маленьких очках. Она пришла в пиджачном костюме и села в насиженное черное кожаное кресло для гостей, которое я употребляю вместо идиотской, неизвестно каким секс-маньяком от психотерапии придуманной кушетки.

Дама оказалась практикующим детским психологом, и это меня уже насторожило. За исключением моей скромной Персоны и моего безвременно почившего друга по переписке В.Франкла, я знавал считанное число вменяемых психологов и психотерапевтов. Скажу больше: это самая трудная публика. А уж детские психологи и подавно. Однажды моим пациентом был известный писатель-фантаст с детской психологией в анамнезе (отмечу, более чем приличный в частной жизни человек) -- и то моя седая грива к концу сеанса поднялась дыбом. А тут -- дама-психолог, что вообще абзац.

Так вот: сев напротив меня, дама строго поинтересовалась, А) почему я во время сеанка курю и жру шоколад и Б) какой метод я исповедую.

-- А? -- вежливо спросил я.

В следующие двадцать пять минут я узнал много нового. Оказывается, существует масса различных видов психоанализа и терапии измученных душ, которым очкастая дама отдает предпочтение, и есть также куча методов и школ, которые дама игнорирует.

-- А что случилось-то? -- спросил я. И только тогда пациентка, расплакавшись, сообщила, что муж-инженер ее не уважает, не дает ей нормальной половой жизни и вообще она чувствует себя заброшенной. А у них двое детей.

...Все это заставляет меня, наконец, сообщить открыто то, что все и так, по меньшей мере интуитивно, знают: никакой такой психотерапии не существует.

Психиатрия -- да, несомненно, есть. Выявить, каким душевным изъяном страдает тот или иной человек, можно. Совершенно очевидно, что битцевский маньяк -- эмоционально тупой шизоид, а убийца монахов из Оптиной пустыни -- просто до предела запущенный парашизофреник. Психиатрия знает, что такое бытовые фобии, чем отличается бред преследования от бреда контроля и почему педофилов не следует пускать в детские сады.

Спотыкаться вся эта стройная система начинает, лишь когда речь заходит об излечении. Потому что в душу современная психотерапевтическая шобла толком не верит, в свои ряды принимает кого попало, да еще вручает им бубен с курительницей и говорит, что это метод излечения.

На самом деле никаких "действующих методик" нет. Мой покойный троюродный дядюшка, на которого я, по слухам, похож внешне, приводил в полный порядок 85% пациентов. Однако его ученики, вооружившиеся, как им казалось, всеми его доспехами, показывали в сравнении с дядей совершенно жалкие результаты. Кое-кто из них мучил пациентов годами, и лишь Вторая Мировая война спасла бедняг от старательных адептов психоанализа.

В области душ есть только одно лекарство: сам лекарь. Он же воспитатель, потому что ничем, кроме возраста дитяти, психотерапия от воспитания не отличается. Лет пятьсот назад проблем с этим вообще почти не возникало. Потому что существовал несомненный Авторитет, он же Светило Медицины, к которому апеллировали все. И психотерапевтическая процедура в те годы была потрясающе краткой: "Вот чего наколбасил я... Простите меня, Христа ради" -- "Бог простит". Всё.

Потом высшую врачебную Инстанцию почему-то отменили, взамен обрадовав пациентов: "Спокойно, ребята, Бога нет и прощать вас некому. Поэтому мы щас разберемся, не заставала ли вас мама за онанизмом. Вдруг поможет." Эффект, разумеется, вышел весьма плачевный: не помогает до сих пор. Потому что настоящих Авторитетов среди профессиональных психотерапевтов не больше, чем в других областях. А человек -- существо, весьма хорошо чувствующее иерархию. И если его берется воспитывать тот, кто не стоит в иерархии ощутимо выше -- человек всю его лечку будет удивительно успешно игнорировать.

Если кому-то кажется, что запросы пациентов за последние 500 лет изменились, то это не так. Подавляющее большинство людей, считающих, будто у них проблемы, прекрасно знают, что у них, отчего и почему. Их просьбы весьма просты: "Доктор, что-то мине нехорошо. Сделайте, чтоб стало хорошо" и "Доктор, он (она) такая сволочь, а я его (ее) не могу оставить. Помогите".

На первых я крайне рявкаю, выпрямившись и приняв впечатляющий вид:

-- А вы перестаньте косяки пороть, голубчик! И будет вам хорошо.

-- после чего делаю пальцами молнию с радугой, для убедительности.

Вторых я глажу по голове, кормлю белым шоколадом и рассказываю всякие истории из своего богатого Опыта. Сообразив, что на них свет клином не сошелся, они перестают пугаться и робко высказывают свое потаенное. После чего мы вместе соображаем, как нам нарисовать будущее.

Я никогда не копаюсь в прошлом пациента. Я лечу его настоящее будущим. Макаренко тоже никогда ни у кого не спрашивал, кто сколько наворовал и что его заставило. У него была другая задача: склепать из того, что есть, приличного человека.

Задача современного психотерапевта точно такая же. Склепать из того, что приходит, приличного человека.

Оговорю отдельно: разговоры на тему "что есть норма и что есть приличия" гроша выеденного не стоят. Список добродетелей у всех развитых цивилизаций почти одинаков. И его можно свести к простейшей формуле: "польза людям и удовлетворение сделанным." Кто говорит, будто можно быть счастливой сволочью, тот просто врет. Если некто хочет исцелиться от фрустраций, пусть просто найдет себе воспитателя -- если ему не повезло быть религиозным человеком.

Я, если что, принимаю по записи.

Достаточно. Я начинаю сердиться и в запале слишком сильно бью по клавиатуре. Секретарь Кудрявцев и помощница Зайцева уже обеспокоенно заглядывают в двери кабинета.