Метод истины в метафизике

Когда мы совместно пользуемся некоторым языком, а это необходимо в целяхкоммуникации, мы принимаем также картину мира, которая в своих общих чертахдолжна быть истинной. Отсюда следует, что, выявляя общие особенности нашегоязыка, мы выявляем общие особенности реальности. Поэтому один из способовразработки метафизики заключается в изучении общей структуры нашего языка.Конечно, это не единственный истинный метод метафизики, такого просто несуществует. Однако это метод, которым пользовались такие философы, как Платон,Аристотель, Юм, Кант, Рассел, Фреге, Витгенштейн, Карнап, Куайн и Стросон,далекие друг от друга по времени и по своим взглядам. Перечисленные философы небыли согласны друг с другом относительно того, каковы важнейшие свойства языка икаким образом их лучше всего изучать и описывать, они приходили к различнымметафизическим выводам.

Описываемый и рекомендуемый мною метод не нов, каждую из важнейшихособенностей этого метода можно обнаружить у того или иного философа, егоосновная идея неявно содержится в лучших работах по философии языка. Новымявляется явная формулировка самого подхода и обоснование его философскойзначимости. Я начинаю с обоснования, затем перехожу к описанию самого метода и взаключение даю набросок некоторых его применений.

I

Почему наш язык, впрочем любой язык, должен зависеть от общего, взначительной мере верного представления о том, чем являются вещи? Рассмотримсначала, почему тот, кто способен понять речь другого человека, должен принятьего представление о мире независимо от того, правильно оно или нет. Причинасостоит в том, что мы искажаем понимание слов другого человека, если в процессепонимания считаем, что он явно ошибается. Конечно, различия вполне могутсуществовать, но только на основе общих убеждений (beliefs). Об этих общихубеждениях вряд ли стоит говорить, они известны и тривиальны. Однако без широкойобщей основы нет места для споров и дискуссий. Мы не можем соглашаться или несоглашаться с кем-то, если нет почвы для взаимопонимания. По-видимому, этовполне очевидно.

Убеждения идентифицируются и описываются только в рамках жесткой структурыубеждений. Я могу верить в то, что облако закрывает солнце, но только потому,что я верю в то, что существует солнце, что облака состоят из водяного пара, чтовода способна существовать в жидкой и газообразной формах и так далее. Дабыпридать содержание моему убеждению, что облако закрывает солнце, не требуетсякакого-то конкретного набора других убеждений, однако должно существоватьнекоторое подходящее множество связанных с ним убеждений. Если я предполагаюналичие у вас убеждения в том, что облако закрывает солнце, то я предполагаюналичие у вас некоторой структуры убеждений, поддерживающих данное убеждение. Ядопускаю, что эти убеждения должны быть в достаточной мере похожи на моиубеждения, чтобы оправдать описание вашего убеждения именно как убеждения в том,что облако закрывает солнце. Если я прав, приписывая вам данное убеждение, тоструктура ваших убеждений должна быть похожей на мою. Поэтому неудивительно, чтоя могу правильно интерпретировать ваши слова только в пределах сходства нашихубеждений.

Может показаться, что приведенный аргумент показывает лишь, что хорошаяинтерпретация порождает согласие, оставляя совершенно открытым вопрос о том,является ли то, относительно чего достигнуто согласие, истинным. А ведьсогласие, сколь бы широко оно ни было распространено, вовсе не гарантируетистинности. Однако данное замечание проходит мимо главного пункта моегоаргумента. Основная идея заключается в том, что общность убеждений нужна какбазис коммуникации и понимания. Более широкое утверждение говорит о том, чтообъективная ошибка может появиться только в структуре по большей части истинныхубеждений. Согласие не создает истины, однако большая часть того, относительночего достигнуто согласие, должна быть истинной, чтобы кое-что могло быть ложным.Слишком большое количество приписываемых ошибок способно лишить предмет егосодержания, и точно так же слишком большое количество реальных ошибок лишаютчеловека возможности правильно судить о вещах. Когда мы хотим датьинтерпретацию, мы опираемся на то или иное предположение относительно общейструктуры согласия. Мы предполагаем, что большая часть того, в чем мы согласныдруг с другом, истинна, однако мы не можем, конечно, считать, что мы знаем, вчем заключена истина. Мы не можем давать интерпретации на основе знания истин непотому, что ничего не знаем, а потому, что мы не всегда знаем, как они выглядят.Для интерпретации нам не нужно всеведение, однако нет ничего абсурдного в мыслио всеведущем интерпретаторе. Он приписывает убеждения другим людям иинтерпретирует их высказывания, опираясь на свои собственные убеждения, какделают это и все остальные. Поскольку в этом отношении он не отличается от всехостальных, он вынужден обеспечивать столько согласия, сколько нужно для приданиясмысла его приписываниям и интерпретациям, и в этом случае, конечно, то,относительно чего согласны, будет, по предположению, истинным. Но теперьстановится ясно, почему ошибочность наших представлений о мире — если этихошибок слишком много просто не может быть осознана. Предполагать, что она можетбыть осознана, значит допускать, что мог бы существовать такой (всеведущий)интерпретатор, который корректно интерпретировал бы чьи-то взгляды как восновном ошибочные, а это, как мы показали, невозможно.

II

Успешная коммуникация доказывает существование общей и в значительной мереистинной картины мира. Однако требовать общности воззрений на мир заставляет наспризнание того факта, что принимаемые в качестве истинных предложения —лингвистическое представление убеждений — детерминируют значения входящих в нихслов. Таким образом, общепринятая картина мира создает общий язык. Поэтомудопустимо предполагать, что изучение наиболее общих аспектов языка будетизучением наиболее общих аспектов реальности. Остается лишь сказать о том, какможно выделить и описать эти аспекты.

Язык является инструментом коммуникации благодаря своим семантическимсторонам, благодаря возможности для его предложений быть истинными или ложными.Исследованием того, истинны ли те или иные конкретные предложения, занимаютсяразличные науки, однако изучение условий истинности принадлежит семантике. Еслимы хотим выявить наиболее общие особенности мира, то мы должны обратить вниманиена то, что делает некоторое предложение языка истинным. Можно предположить, чтоесли условия истинности предложений поместить в контекст универсальной теории,то получившаяся лингвистическая структура будет отображать общие особенностиреальности.

Целью является построение теории истины для достаточно важной и значительнойчасти естественного языка. Одним из факторов, которыми определяется значениелюбых метафизических результатов, является вопрос о границах данной теории —какая часть языка охватывается теорией и насколько она обоснована? Теория должнапоказать, каким образом каждое из потенциально бесконечного множествапредложений можно рассматривать как построенное из конечного числа семантическизначимых атомов (грубо говоря, слов) с помощью конечного числа примененийконечного числа правил построения. Затем, опираясь на структуру предложений,нужно задать условия истинности каждого предложения (относительно обстоятельствего произнесения). Таким образом, теория должна объяснить условия истинностипроизнесения некоторого предложения, опираясь на роль слов в этом предложении.

Здесь мы большей частью обязаны Фреге. Именно Фреге осознал важностьобъяснения того, как истинность предложения зависит от семантическихособенностей его частей, и он предложил подобное объяснение для значительныхфрагментов естественного языка. Его метод получил широкое распространение: онвводил стандартную систему записи, синтаксис которой прямо отображалподразумеваемую интерпретацию, а затем доказывал, что новая система записи притакой интерпретации обладает теми же самыми выразительными возможностями, что изначительные части естественного языка. Лучше сказать, не вполне теми же самымивозможностями, поскольку Фреге полагал, что в некоторых отношениях естественныйязык страдал недостатками, и рассматривал свой новый язык как его улучшение.

Фреге интересовался семантической структурой предложений и семантическимиотношениями между ними в той мере, в какой это было связано с выводом следствий.Однако он не смог придти к идее универсальной формальной теории истины для языкав целом. Одной из причин этого было отсутствие у него интереса к семантическимпарадоксам. Другой — очевидная готовность признать бесконечность значений(смыслов) и референтов для каждого обозначающего выражения языка.

Поскольку в качестве единственной семантической комбинации Фреге принялприменение функции к аргументам, постольку он был вынужден трактоватьпредложения как имена особого рода — имена истинностных значений.Рассматриваемый просто как искусный прием задания условий истинностипредложений, этот ход Фреге заслуживает восхищения. Однако поскольку предложенияне функционируют в языке так, как имена, подход Фреге порождает сомнения в том,что онтология, с которой он имеет дело в своей семантике, непосредственносвязана с онтологией, неявно предполагаемой естественным языком. Но тогданеясно, что можно узнать о метафизике из метода Фреге. (При этом я, конечно, неимею в виду, что из работ Фреге мы ничего не можем узнать о метафизике, однакообоснование этого требует иных аргументов.)

Куайн внес существенный элемент в обсуждаемую концепцию, показав, какимобразом холистский подход к проблеме понимания языка помогает решать вопросыэмпирического обоснования. Если метафизические следствия выводятся из теорииистины так, как я предлагаю, то подход к языку должен быть холистским. Однакосам Куайн по некоторым причинам не придавал холизму непосредственногометафизического значения. Во-первых, у Куайна теория истины не занималацентрального положения ни как ключ к онтологии языка, ни как основа проверкилогической формы. Во-вторых, подобно Фреге, он рассматривал удовлетворительноструктурированный язык скорее как улучшение естественного языка, а не как частьтеории языка. По-видимому, в одном важном отношении Куайн идет даже дальше, чемФреге, ибо если Фреге полагал, что его система записи улучшает язык, то Куайнсчитал, что система записи улучшает науку. В итоге Куайн связывает своюметафизику со своей канонической системой записи, а не с естественным языком. Вчастности, он пишет: «Поиск наиболее простого и ясного универсального образцаканонической записи не следует отличать от поиска фундаментальных категорий,показывающих наиболее общие черты реальности»[2].

Формальные языки, которые мне нравятся, — первопорядковые языки состандартной логикой - предпочитал и Куайн, однако мы выбираем их по разнымпричинам. Такие языки нравятся Куайну потому, что логика их проста и в них можновыразить интересные с точки зрения науки части естественного языка. С этим ясогласен. Поскольку, однако, меня интересует не улучшение естественного языка, аего понимание, я вижу в формальных языках или канонических системах записи лишьсредства исследования структуры естественного языка. Мы знаем, каким образомсформулировать теорию истины для формального языка, поэтому если бы мы такжезнали, как систематическим образом преобразовать предложения естественного языкав предложения формального языка, то мы имели бы теорию истины для естественногоязыка. С этой точки зрения, обычные формальные языки представляют собойвспомогательные средства, используемые нами для истолкования естественных языковкак более сложных формальных языков.

Работа Тарского об определениях истины для формализованных языков вдохновляетна поиски теории истины для естественных языков [3]. Его метод заключается втом, чтобы сначала задать семантические свойства элементов конечного словаря, азатем на этой основе рекурсивно охарактеризовать истину для каждого бесконечногомножества предложений. Истина определяется с помощью тонкого и плодотворногопонятия (выполнимости), связывающего предложения и иные выражения с объектамимира. Важная особенность подхода Тарского состоит в том, что определениепредиката «истинно» считается приемлемым только в том случае, если для каждогопредложения языка L из него следует теорема вида «х истинно в L тогда и толькотогда, когда...», где «x» представляет описание данного предложения, а вместоточек стоит перевод предложения в язык теории.

Ясно, что эти теоремы, которые мы можем назвать Т-предложениями, требуютпредиката, справедливого именно для истинных предложений языка L. Из того факта,что условия истинности некоторого предложения являются переводом данногопредложения (т. е. с правой стороны от связки «тогда и только тогда, когда» вТ-предложении стоит перевод предложения, описание которого указано в левойстороне), можно заключить, что данная теория показывает, каким образом длякаждого данного предложения можно определить понятие истины, не обращаясь кконцептуальным средствам, которых нет в данном предложении.

Высказанные замечания лишь приблизительно корректны. Теория истины дляестественного языка должна связать истинность предложения с обстоятельствами егопроизнесения, а если это сделано, то условия истинности, задаваемыеТ-предложением, не будут больше переводом рассматриваемого предложения и нельзяуже будет избежать использования семантических понятий в формулировке условийистинности предложений с индексикальными элементами. Еще более важно то, чтопонятие перевода, которое может быть сделано точным для искусственных языков спредписанной интерпретацией, для естественных языков не имеет точного и ясногосмысла.

По этим и другим причинам важно подчеркнуть, что теория истины дляестественного языка (как я ее себе представляю) по своим целям и задачам сильноотличается от определений истины Тарского. Здесь исчезает узкая направленностьприменения и вместе с этим теряется интерес к тому, что больше всего заботитлогиков и математиков, например к непротиворечивости. Тарский мог считатьперевод синтаксически определенным и опираться на него при определении истины.Однако в применении к естественному языку имеет смысл принять частичноепонимание истины и использовать теорию истины для освещения вопросов значения,интерпретации и перевода. Выполнение конвенции Тарского желательно для теории,но больше не может служить формальным критерием ее удовлетворительности.

Для естественного языка теория истины полезна тем, что помогает раскрыть егоструктуру. Рассматривая каждое предложение как составленное определенным образомиз конечного числа слов, она делает эту структуру явной. Когда мы изучаемтермины и предложения непосредственно, без помощи универсальной теории, мыдолжны приписать языку метафизику. Словам и предложениям мы приписываемнекоторые роли в соответствии с категориями, которые мы постулируем, исходя изэпистемологических или метафизических оснований. Действуя таким образом,философы размышляют над вопросом о том, должны ли существовать сущности илиуниверсалии, соответствующие предикатам, или несуществующие сущности,соответствующие необозначающим именам или дескрипциям; они пытаются обосновать,что предложения соответствуют или не соответствуют фактам или суждениям.

Все эти проблемы выглядят иначе, если взглянуть на них с точки зренияуниверсальной теории истины, так как такая теория неизбежно выдвигает своитребования.

III

Рассмотрим теперь некоторые приложения. Мы замечаем, что требование,заставляющее нас при задании условий истинности некоторого предложенияиспользовать концептуальные средства только самого этого предложения, не вполнеясно в тех случаях, когда оно применимо, да и применимо оно далеко не везде.Исключения связаны с предложениями, содержащими указательные местоимения, ноздесь разрешение трудности является относительно простым [4]. За исключениемэтих случаев, я думаю, что данное требование при всей своей неясности имеетбольшое значение.

Допустим, мы приняли правило, подобное этому, в качестве части теории истины:«Предложение, состоящее из сингулярного термина, перед которым стоит одноместныйпредикат, истинно тогда и только тогда, когда объект, именуемый сингулярнымтермином, принадлежит классу, заданному данным предикатом» [5]. Данное правилонарушает это требование, так как если принять такое правило, то для «Сократмудр» Т-предложением было бы «Сократ мудр» истинно тогда и только тогда, когдаобъект, именуемый "Сократ", принадлежит классу, заданному предикату "мудр"».Здесь утверждение условий истинности включает в себя два семантических понятия(именования и детерминации класса), не принадлежащих к концептуальным средствампредложения «Сократ мудр».

Из упомянутого Т-предложения легко получить менее обязывающее и болееприемлемое предложение «"Сократ мудр" истинно тогда и только тогда, когда Сократмудр», если теория в качестве постулатов содержит также утверждения о том, чтообъект, именуемый «Сократ», есть Сократ, а х принадлежит классу, задаваемомупредикатом «мудрый», тогда и только тогда, когда х мудрый. Если таких постулатовдостаточно для всех собственных имен и исходных предикатов, результат ясен.Во-первых, для всех обсуждаемых предложений можно было бы сформулироватьТ-предложения, свободные от нежелательных семантических терминов, идополнительные семантические термины стали бы необязательными. Для каждого имении предиката должен был бы существовать свой постулат, а это возможно лишь в томслучае, если список имен и исходных предикатов конечен. Но если этот списокконечен, то существовало бы лишь конечное число предложений, содержащих имена иодноместные предикаты, и ничто не помешало бы нам задать условия истинности длявсех таких предложений прямым путем, т. е. принять сами Т-предложения в качествеаксиом.

Приведенный пример показывает, каким образом конечность словаря позволяетустранить семантические понятия и как стремление к удовлетворительной теорииприводит к онтологическим следствиям. Требовать, чтобы сущности соответствовалипредикатам, уже не нужно, когда теория формулирует Т-предложения бездополнительного семантического багажа. В рассматриваемом случае теория вообще ненуждается в том, чтобы устанавливать явное соответствие между выражениями иобъектами, и поэтому не предполагает никакой онтологии. Однако это объясняетсятем, что множество предложений, для которых формулируются условия истинности,конечно.

Правда, бесконечное число предложений тоже не всегда требует какой-тоонтологии. Если дано конечное множество предложений с неопределеннымипредикатами, то легко дойти до бесконечности, добавляя средства построенияпредложений из предложений типа отрицания, конъюнкции или подстановки. Еслионтология была не нужна для формулировки условий истинности простейшихпредложений, то применение данных средств не изменяет этого положения.

В общем, однако, семантически релевантная структура часто требует онтологии.Рассмотрим, например, ту идею, что стоящие в кавычках выражения следуетрассматривать как семантические атомы, аналогичные собственным именам, лишеннымвнутренней структуры. Об этом способе рассмотрения выражений, стоящих вкавычках, Тарский говорит, что «по-видимому, это наиболее естественный иполностью соответствующий обычному употреблению способ использования кавычек»[6]. Он старается показать, что кавычки нельзя рассматривать как обычноефункциональное выражение, так как взятие в кавычки не создает имени некоторойсущности, являющейся функцией того, что именуется выражением, взятым в кавычки.Относительно этого Тарский совершенно прав, однако отсюда вовсе не следует, чтовыражения, взятые в кавычки, похожи на собственные имена. Даже если теорияистины, в духе Тарского, и может быть сформулирована для языка, содержащегокавычки, то это еще вовсе не говорит об их сходстве, ибо существует бесконечномного выражений, стоящих в кавычках.

Идею возможного решения можно извлечь из замечания Куайна относительно того,что взятие в кавычки можно заменить записью по буквам (почти то же самое говорилТарский). Запись по буквам обладает структурой. Она представляет собой способпостроения семантически четкого описания некоторого выражения посредствомиспользования конечного числа выражений: соединительного знака, скобок и(собственных) имен букв. Следуя этим путем, мы могли бы представить выражение вкавычках, например, «кот», как имеющее форму «"к" ∩ "о" ∩ "т"» или, еще лучше,«((к ∩ о) ∩ т)». Идея оказывается полезной, по крайней мере, на этом уровне.Однако обратим внимание на ее следствия. Мы больше уже не рассматриваемвыражение в кавычках «кот» как лишенное структуры, скорее мы видим в немсокращенную форму некоторого сложного описания. Но не произвольное сокращениедля данного конкретного случая, а способ сокращения, которое может бытьмеханически развернуто в описание с более четкой структурой. На самом деле,разговор о сокращении является ошибкой; мы вполне могли бы сказать, что даннаятеория истолковывает выражения в кавычках как сложные описания.

Другое следствие состоит в том, что в заданной структуре выражений в кавычкахмы должны выделять повторяемые и независимые «слова»: имена конкретных букв исоединительный знак. Число этих «слов» конечно, что и требовалось, но они такжераскрывают некоторый онтологический факт, который трудно заметить, еслирассматривать выражения в кавычках как лишенные структуры имена, — обязательствопо отношению к буквам. Мы получаем удобную теорию, рассматривая молекулы каксостоящие из конечного числа видов атомов, но при этом мы получаем также атомы.

Более интересным примером того, каким образом постулирование нужной языковойструктуры влечет за собой принятие некоторой онтологии, является семантика Фрегедля косвенных контекстов, создаваемых предложениями с пропозициональнымиустановками. По мнению Фреге, в предложении типа «Дэниел верит, что в логовеесть лев» главным является двуместный предикат «верит», при котором на первомместе стоит сингулярный термин «Дэниел», а на втором месте стоит сингулярныйтермин, именующий некоторое суждение или «смысл». Такое истолкование не толькотребует от нас трактовать предложения как сингулярные термины, но еще и находитьсущности, которые они именуют. Более того, место точек в выражении «Дэниелверит, что...» может занимать бесконечное множество предложений, поэтому приформулировке определения истины мы должны раскрыть семантическую структуру этихсингулярных терминов: нужно показать, каким образом их можно истолковать какописания суждений. Во избежание противоречий, которые неизбежно появляются, еслисингулярные термины в предложении сохраняют свои обычные значения, Фрегеутверждает, что они относятся к интенсиональным сущностям. Аналогичные изменениядолжны претерпеть семантические свойства предикатов, кванторов ипропозициональных связок. Таким образом, теория истины, которую нам нужно найти,способна справиться с данной ситуацией, но лишь за счет двусмысленногоистолкования каждого слова языка: слова имеют одну интерпретацию в обычныхконтекстах и другую — в контекстах, содержащих выражения типа «верит, что». То,что выглядит одним словом, с точки зрения данной теории должно считаться двумясловами. Фреге обратил на это внимание и счел двусмысленность порочным свойствоместественного языка; в искусственных языках своей работы «Построение логикисмысла и обозначение» Чёрч устранил двусмысленность за счет введения разныхвыражений, отличающихся написанием [7].

Фреге предполагал, что при добавлении глагола пропозициональной установки кобозначающему выражению это выражение начинает говорить о сущности болеевысокого семантического уровня. Отсюда вытекает, что каждое слово и предложениебесконечно двусмысленны; в теории же Чёрча должен существовать бесконечныйбазисный словарь. Ни в том, ни в другом случае нельзя сформулировать такуютеорию истины, которая нам нужна.

Фреге ясно понимал, что при создании систематической теории нужнорассматривать истинностное значение каждого предложения как функциюсемантических ролей его частей или аспектов — гораздо яснее, чем кто-либо донего, и яснее, чем многие после него. Чего Фреге не смог оценить, как показываетпоследний пример, так это тех дополнительных ограничений, в частности требованияконечности словаря, которые вытекают из универсальной теории истины. Фрегеразвил семантику до того пункта, в котором данное требование становится понятными, может быть, даже выполнимым, однако ему не пришло в голову сформулировать этотребование.

Посмотрим более внимательно на операцию, позволяющую нам выявить скрытуюструктуру с помощью характеристики предиката «истинно». Начальные шаги можнопроиллюстрировать на примере такого простого предложения, как «Джек и Джиллподнимаются на холм». При каких условиях это предложение истинно? Проблемазаключается в том, что в данном предложении присутствует повторяющееся средство- конъюнкция. Ясно, что после слова «Джилл» мы можем до бесконечности добавлятьфразы типа «и Мэри». Поэтому любое утверждение об условиях истинности этогопредложения должно иметь в виду бесконечность предложений, создаваемых тем жесамым средством, и это требует истолкования. Для этого в теорию истинывключается рекурсивная процедура, которая может использоваться столько раз,сколько нужно. Эта процедура, как известно, заключается в том, что сначалаопределяют истину для базисного и конечного набора простейших предложений, такихкак «Джек поднимается на холм» и «Джилл поднимается на холм», а затем условияистинности предложения «Джек и Джилл поднимаются на холм» делают зависимыми отусловий истинности двух простых предложений. Таким образом, как следствие теорииистины мы получаем:

«Джек и Джилл поднимаются на холм» истинно тогда и только тогда, когда Джекподнимается на холм и Джилл поднимается на холм.

С левой стороны стоит предложение обыденного языка, структура которого яснаили неясна; с правой стороны от связки «тогда и только тогда, когда» находитсяпредложение того же самого языка, однако той его части, которая специальновыделена как обладающая способностью выявлять — благодаря повторному применениютех же самых средств — фундаментальную семантическую структуру. Если для каждогопредложения языка теория истины порождает такое очищенное от случайностейпредложение, то части языка, используемой в правой части, может быть приданаканоническая запись. В самом деле, подставим вместо некоторых слов символы ивведем группировку с помощью скобок или эквивалентных средств, и тогда фрагментязыка, используемый для формулировки условий истинности всех предложений, станетнеотличим от того, что часто именуют формализованным или искусственным языком.Однако было бы ошибочным предполагать, что такое каноническое подразделениеязыка существенно. Поскольку союз «и» в русском языке может встречаться междупредложениями, мы легко преобразуем предложение «Джек и Джилл поднимаются нахолм» в предложение «Джек поднимается на холм и Джилл поднимается на холм», азатем задаем условия истинности последнего с помощью правила: конъюнкцияпредложений истинна тогда и только тогда, когда истинен каждый член конъюнкции.Но допустим, что союз «и» никогда не ставится между предложениями; его все-такиеще можно было бы признать в качестве пропозициональной связки и установитьправило, что предложение, состоящее из конъюнктивного субъекта («Джек и Джилл»)и предиката («поднимаются на холм») истинно тогда и только тогда, когдапредложение, состоящее из первой части субъекта и предиката, и предложение,состоящее из второй части субъекта и предиката, оба истинны. Данное правиломенее ясно и нуждается в дополнении другими правилами, чтобы вполне заменитьпростое первоначальное правило. Однако суть дела остается прежней: каноническаязапись представляет собой удобство, без которого можно обойтись. Оно полезно длявыявления логической формы, но не является необходимым.

Точно так же было бы чрезвычайно легко истолковать отрицание, если бы всепредложения, содержащие отрицание, мы могли бы преобразовать в предложения с темже самым истинностным значением, но в которых отрицание всегда стоит передпредложением (как, например, «не случается так, что»). Однако даже если бы этобыло невозможно, отрицание все еще могло бы остаться пропозициональной связкой,если бы условия истинности предложения типа «Уголь не бел» формулировались соссылкой на условия истинности предложения «Уголь бел» («Уголь не бел» истиннотогда и только тогда, когда «Уголь бел» не истинно).

Истоки онтологии выходят на поверхность только там, где теория обретаетквантификационную структуру и объясняет истинностные зависимости с помощьюсистематического привязывания выражений к объектам. Поразительно, насколько яснонеобходимость теории выражена в одной древней апории — в вопросе о том, какимобразом можно доказать асимметрию субъекта и предиката. До тех пор, пока нашевнимание направлено на отдельные простые предложения, мы можем недоумевать,почему при объяснении истины предикаты включаются в онтологию в меньшей степени,чем сингулярные термины. Класс мудрых объектов (или свойство мудрости)раскрывается как то, что может соответствовать предикату «мудрый» в предложении«Сократ мудр», подобно тому как Сократ соответствует имени «Сократ». Как указановыше, для описания онтологии теория истины требует неконечного числа такихпредложений. Однако, когда мы приходим к смешанной квантификации и предикатамлюбой степени сложности, картина изменяется. При сложной квантификационнойструктуре теория будет подбирать для выражений объекты. Но если используемаялогика является логикой первого порядка, то нет необходимости вводить сущности,соответствующие предикатам. Признание этого факта не устранит, конечно, вопросао том, существуют ли такие вещи, как универсалии или классы. Однако этот фактпоказывает, что между сингулярными терминами и предикатами существует различие:многие элементы языка, включая переменные, кванторы и сингулярные термины,должны вводиться как референциальные; с предикатами же дело обстоит не так.

Далеко не всегда ясно, какова квантификационная структура предложенийестественного языка. То, что кажется сингулярным термином, иногда превращается внечто менее онтологическое, когда начинают исследовать логические отношенияданного предложения к другим предложениям. Теория же может требовать, чтобылогические свойства предложения были обусловлены его квантификационнойструктурой, внешне неочевидной. Здесь имеется известная иллюстрация. Каковаонтология такого предложения:

«Джек упал раньше, чем Джек разбил свою корону»?

Джек и его корона кажутся единственными кандидатами в сущности, которыедолжны существовать, если данное предложение истинно. И если вместо «раньше,чем» мы поставим «и», такой ответ может показаться нам удовлетворительным поизложенным выше основаниям: способом, пригодным для бесконечного количествасходных случаев, мы можем установить условия истинности всего предложения «Джекупал и Джек разбил свою корону» на основе истинностных значений составляющих егопредложений и можем надеяться задать условия истинности этих предложений,ограничившись онтологией, которая включает в себя только Джека и его корону. Нопредложение «Джек упал раньше, чем Джек разбил свою корону» нельзя истолковатьтаким образом, поскольку «раньше, чем» не может рассматриваться какистинностно-функциональная семантическая связка. Для того чтобы данноепредложение было истинным, нужно, чтобы оба составляющих его предложения былиистинными, однако этого еще недостаточно для его истинности, так какперестановка компонентов сделает все предложение ложным.

Фреге показал, как справиться с этим случаем. Условия истинности предложения«Джек упал раньше, чем Джек разбил свою корону» можно сформулировать следующимобразом: это предложение истинно тогда и только тогда, когда существует моментвремени t и существует момент времени f, такие, что Джек упал в момент t, Джекразбил свою корону в момент f и t предшествует f. Вот так мы вынуждены приниматьсуществование моментов времени, если считаем истинным такого рода предложение. Аесли принять во внимание холистский характер определения истины, то открытиескрытой онтологии в предложениях, содержащих выражение «раньше, чем», следуетраспространить и на другие предложения: «Джек упал» истинно тогда и толькотогда, когда существует момент времени t, такой, что Джек упал в момент t.

Теперь рассмотрим более острый пример. Возьмем сначала предложение «ПадениеДжека причинно обусловило разбиение его короны». Здесь естественно принять«Падение Джека» и «разбиение его короны» в качестве сингулярных терминов,описывающих события, а «причинно обусловило» рассматривать как двуместный, илиреляционный, предикат. Но в таком случае каким будет семантическое отношениемежду такими общими терминами, как «падение» из выражения «Падение Джека», итаким глаголом, как «упал» из «Джек упал»? Как предложение «Падение Джекапричинно обусловило разбитие его короны- по условиям истинности отличается отпредложения «Джек упал, что причинно обусловило то, что Джек разбил своюкорону», в котором фраза «что причинно обусловило то, что» выглядит какпропозициональная связка?

Корректная теория выражения «причинно обусловлено», о чем я говорил в другихместах, параллельна теории Фреге для выражения «раньше, чем» [8]. Я полагаю, чтопредложение «Джек упал, что причинно обусловило разбиение его короны» истиннотогда и только тогда, когда существуют события е и f такие, что е есть падениеДжека, f есть разбиение его короны и е причинно обусловило f. Согласно этомупредикат «падение», говорящий о событии, становится первичным, а контексты,содержащие глагол, — производными. Таким образом, предложение «Джек упал»истинно тогда и только тогда, когда существует падение, в котором участвуетДжек; «Джек прогуливается» истинно тогда и только тогда, когда существуетпрогулка, в которой участвует Джек, и так далее. При таком анализесуществительное типа «Падение Джека» становится подлинным описанием, и оноописывает некоторое падение, в котором участвует Джек.

Одно соображение, помогающее нам примириться с онтологией частных событий,заключается в том, что теперь мы можем отказаться от абстрактной онтологиимоментов времени, которую только что приняли, так как события являются столь жеподходящими членами отношения «раньше, чем», как и моменты времени. Другоесоображение говорит о том, что признание онтологии событий помогает нам найтипуть к построению жизнеспособной семантики для глаголов и глагольныхмодификаций. Если не признавать событий, то встает проблема объяснениялогических взаимоотношений между такими, например, предложениями: «Джонс порезалсебе щеку, когда брился бритвой в ванной в субботу», «Джонс порезал себе щеку вванной» и «Джонс порезал себе щеку». Кажется, что здесь действует какое-топовторяющееся средство, однако каким, с семантической точки зрения, может бытьэто средство? Книги по логике об этом не говорят. Они рассматривают этипредложения как говорящие об отношениях с изменяющимся числом мест, котороезависит от числа глагольных модификаций. Однако, такой анализ приводит кнеприемлемому выводу, что существует бесконечный базисный словарь, и не способенобъяснить очевидных отношений следования. Интерпретируя данные предложения какговорящие о событиях, мы получаем возможность разрешить эти проблемы. Тогда мыможем утверждать, что предложение «Джонс порезал себе щеку в ванной в субботу»истинно тогда и только тогда, когда существует событие пореза своей щеки Джонсом,и это событие имело место в ванной, и оно имело место в субботу. Теперьповторяющееся средство становится очевидным: это знакомое соединение конъюнкциис квантификацией, позволяющее нам оперировать с выражением «Некто упал и разбилсвою корону».

Это средство действует, но как мы видели, оно заставляет нас приниматьнекоторую онтологию — онтологию, включающую людей для предложения «Некто упал иразбил свою корону» и (вдобавок) события для предложения «Джонс порезал себещеку в ванной в субботу». Несколько смешным кажется то обстоятельство, что всовременной философии стало модным пытаться избежать онтологических проблем,рассматривая определенные фразы как наречия. Полагают, что мы можем избежатьобращения к чувственно данному, если предложение типа «Гора кажется Смитуголубой» перепишем в виде «Гора выглядит голубо для Смита». Другая сходная идеясостоит в том, что мы можем обойтись без онтологии интенсиональных объектов,рассматривая предложения о пропозициональных установках как, по сути дела,конструкции с наречиями: предложение «Галилей сказал, что Земля вертится» тогдапревращается в «Галилей говорил так-как-будто-Земля-вертится». Я думаю, малошансов осуществить систематический семантический анализ таких конструкций, невпадая в онтологическую путаницу.

Имеется еще один, несколько иной путь, на котором теория истины приводит кметафизическим следствиям. Приноравливаясь к наличию в естественном языкеуказательных местоимений и указательных элементов типа грамматических времен,теория истины вынуждена истолковывать истинность как свойство произнесения,которое зависит (помимо всего прочего) от произносимого предложения, говорящегои момента времени. Альтернативным образом можно было бы трактовать истину какотношение между говорящим, предложением и моментом времени. Тогда произнесение«Я имею рост пять футов» истинно, если осуществляется в некоторые периодывремени из жизни большинства людей, и истинно, если осуществляется в любойпериод времени в течение значительного промежутка из жизни немногих людей.Предложение «Ваше склонение фиксировано» может быть истинным, если произноситсяговорящим в тот момент, когда он обращен лицом к западу, хотя оно не могло быбыть истинным, если бы он смотрел на север. Предложение «Хилари поднялся наЭверест» в течение долгого времени было ложным, а теперь навсегда будетистинным. Предложения без демонстративных элементов не могут заменитьпредложений с демонстративными элементами, однако если у нас есть теория истины,мы должны иметь возможность сформулировать, не используя демонстративныхэлементов, правило, говорящее о том, при каких условиях предложения с такимиэлементами будут истинны. Такое правило будет формулировать условия истинностипредложений типа «Хилари поднялся на Эверест» только с помощью квантификации попроизнесениям, говорящим и моментам времени или, быть может, по событиям.

Если при построении теории истины требуется явная ссылка на говорящих иокружающие условия, то из предположения, что общие особенности языка отображаютобъективные особенности мира, мы должны заключить, что подходящая метафизика нацентральное место поставит идею человека (говорящего), локализованного вобыденном пространстве и времени.

Следует отметить, что «метод истины» в метафизике не устраняет обращения кболее стандартным, часто вовсе не лингвистическим аргументам и решениям.Возможности теории истины, например, в значительной мере зависят от используемыхею логических средств, а этого вопроса сама теория решить не может. Данный методтакже не предполагает, как мы видели, что сверх логических истин мы должны ещепринимать какие-то истины как условие взаимопонимания. Теория истины лишьописывает образцы истин среди предложений, не говоря нам о том, когда этиобразцы оказываются непригодными. Так, например, я утверждаю, что очень большоеколичество наших обычных суждений о мире не может быть истинным, если несуществует событий. Однако, теория истины, даже в предлагаемой мной форме, немогла бы сказать, какие именно события существуют. Если же, однако, я правотносительно логической формы предложений об изменениях, то без событий несуществует широко распространенного вида истинных предложений об изменениях. Аесли не существует истинных предложений об изменениях, то не существует иистинных предложений об объектах, которые изменяются. Метафизика нежелающегосчитать истинными такие предложения, как «Везувий извергался в марте 1944 г.»или «Цезарь перешел Рубикон», теория истины не будет принуждать соглашаться ссуществованием событий и даже, быть может, людей или гор. Если же он согласен стем, что многие из таких предложений истинны (какими бы они ни были), то ясно,что он должен признавать существование людей и вулканов, а если я прав, то исуществование таких событий, как извержения и переходы.

Достоинство метода истины заключается не в том, что он решает такие вопросыраз и навсегда или решает их без метафизических размышлений. Но этот методуточняет смысл возможных альтернатив и выдвигает универсальную идею последствийтого или иного решения. Метафизика стремится к общности как к своей цели; методистины выражает это стремление, требуя построения теории, затрагивающей всеоснования. Таким образом, хотя проблемы метафизики не решаются и не заменяютсядругими проблемами, они становятся проблемами всякой хорошей теории. Мыстремимся построить теорию, которая является простой и ясной, логический аппараткоторой понятен и обоснован и которая объясняет, как функционирует наш язык. Чтопредставляют собой факты функционирования языка, может оставаться до некоторойстепени спорным, поскольку разум различных носителей языка способен колебатьсямежду простотой и ясностью. Я не сомневаюсь, что эти вопросы являются старымивопросами метафизики, но в новом обличье. Однако этот новый их облик во многихотношениях кажется привлекательным.

1. Davidson D. The Method of Truth in Methaphysics // Inquiries into Truthand Interpretation. Oxford, 1985, pp. 199—214. Перевод выполнен А. Л.Никифоровым. Статья была впервые опубликована в сб-ке: «Midwest Studies inPhilosophy, 2: Studies in the Philosophy of Language». The University ofMinnesota, Morris, 1977.
2. Quine W. v. 0. Word and Object, Camb., Mass.: MIT Press, 1960, p. 161.
3. Tarski A. The Concept of Truth in Formalized Languages // Tarski A. Logic,Semantics, and Metamathematics. Oxford, Clarendon Press, 1956.
4. См.: Weinstein S. Truth and Demonstratives // Nous, 1974, № 8, pp.179-184.
5. Ср.: Сатар R. Meaning and Necessity. Chicago: University of Chicago Press,1947 (enlarged edition, 1956), ch. 5.
6. Tarski A. The Concept of Truth in Formalized Languages // Tarski A. Logic,Semantics, and Metamathematics. Oxford, Clarendon Press, 1956, p. 160.
7. Church A. A Formulation of the Logic of Sense and Denotation // Structure,Method, and Meaning: Essays in Honour of H. M. Sheffler / Han-dley P., KallenH. M„ Langer S. K. (eds.). N.-Y.: Liberal Arts Press, 1951.
8. См.: Davidson D. Actions and Events, Oxford: Oxford University Press,1980, essay 7.

Д. Дэвидсон