Анатомия "Собачьего сердца"

От редактора

Со времени первой публикации романа «Мастер и Маргарита» в конце 60-х годов, имя Михаила Булгакова заняло одно из первых мест на знамени культурной реакции в СССР. Впрочем, уже первая постановка «Дней Турбиных» в 1926 была широко воспринята как сигнал к повороту вправо в культурной политике партии и вызвала публичные протесты левых коммунистов. Но своего официального апофеоза культ Бульгакова достиг только в годы перестройки. Только в последнее время стали появляться документы и работы идущие вразрез с иконографическим образом писателя созданным интеллигенцией в советское время. Мимолетная эпоха ее контрреволюционного «штурма и натиска» осталась далеко позади, а с нею и необходимость в героизации ее идеологов. Скорее наоборот, возник спрос на их дегероизацию, развенчание идеалов недавнего прошлого, как совершенно неуместных в «рыночных» условиях существования работников умственного труда. Об их работодателях и говорить не приходится. Все эти «мастера» и «га-ноцри» сделали свое дело и должны уйти. Так все яснее становится роль Булгакова и многих других кумиров «неофициальной» советской культуры как литературных представителей старых классов, чье объективное значение состояло в подготовке внутри советского общества культурного плацдарма для их реставрации. Настает время для социалистической критики этой литературы. Публикация Александра Липского один из первых наших подступов к этому трудному и необходимому делу.

Анатомия «Собачьего сердца»

Впервые я познакомился с «Собачьим сердцем», посмотрев спектакль, поставленныйзаезжим театром-студией. В годы перестройки такие театры в изобилии создавали«молодые талантливые ребята», которым не давали проявить себя консерваторыи ретрограды от искусства. Ребята оказались действительно молодые, ноне слишком талантливые. Так что, видимо, консерваторы и ретрограды коев чем были правы. Но больше всего меня разочаровала даже не игра актеров,а само содержание спектакля. Это был очень злой и очень неумный пасквильна Советскую власть. Немного погодя на экраны вышел и фильм по булгаковскойповести. Снятый несравненно более талантливо, он мало чем отличался отстудийной стряпни по своей сути. Просто не хотелось верить, что такоемог написать автор «Мастера и Маргариты», «Белой гвардии», «Записок молодогодоктора». Я пытался себя убедить, что в 25-м году это выглядело не такойконъюнктурой, но все равно было очень неприятно. Больше года «Собачьесердце» простояло у меня на полке, прежде чем я решился наконец его прочитать.Когда я все же сделал это, то понял, как много значит работа автора сценарияи режиссера — раньше я ее как-то не ценил. Вообще отношение нашей интеллигенциик «Собачьему сердцу» — вопрос не менее актуальный, чем сама повесть, написаннаясемьдесят лет назад.

Итак, в самом начале мы застаем будущего Шарикова, а пока еще простодворнягу Шарика в чрезвычайно плачевном состоянии: он погибает, и вьюгаревет ему отходную. Почему-то большинство читателей воспринимает бедственноеположение Шарика как результат неких объективных обстоятельств, а профессораПреображенского как доброго спасителя, которому тот отплатил черной неблагодарностью.Между тем автор подробно рассказывает нам о перипетиях собачьей жизнии обстоятельно объясняет, где и от кого бездомный пес получал просто пинки,а где ему довелось отведать изолированной проволоки. «Тело мое изломанное,битое, надругались над ним люди достаточно», — восклицает обваренный Шарик.Какие тут еще нужны комментарии? А чтобы некоторые недогадливые читателине подумали, будто Булгакова волнует исключительно проблема бездомныхживотных, через сцену проходит машинисточка, получающая по IX разрядучетыре с половиной червонца, чья судьба не намного лучше собачьей.

Вот тут-то и появляется спаситель — профессор Филипп Филиппович Преображенский.Но он совершенно не похож на того милого кабинетного ученого, котороготак талантливо сыграл покойный Евстигнеев. Это барин, одетый в «тяжелуюшубу на чернобурой лисе с синеватой искрой», по меткому выражению самогоШарика, «гражданин, а не товарищ, и даже вернее всего — господин». Надвери его роскошной квартиры висит черная с золотыми буквами карточка,на которой написано «про…»Неужто пролетарий?«- подумал Шарик с удивлением.— «Быть этого не может». Что же это получается? Выходит, в Москве 25 годагоспода по-прежнему пользуются всеми благами жизни, а пролетарии так иедят дешевые обеды из гнилой солонины. Весьма существенно, что Шарик считаетпервейшей отличительной чертой господина даже не пальто, а особую уверенностьв глазах. Да, господин профессор при Советской власти не только живетбогато, но еще и чувствует себя вполне уверенно: разговаривает отрывистымповелительным голосом, занимает семикомнатные апартаменты, а если его,чего доброго, накормят уже упомянутой гнилой солониной, поднимет скандали напишет в газеты (вероятно, в те самые, которые не рекомендует читать).Что-то тут не вырисовывается пока трогательный образ культурного интеллигента,которого травят наглые хамы — пролетарии, дорвавшиеся до власти.

А ведь есть у Михаила Афанасьевича именно такой профессор, какого показалинам в фильме. Только это не Преображенский из «Собачьего сердца», а ВладимирИпатьевич Персиков из повести «Роковые яйца» — немного неуклюжий, крайненеприхотливый, фанатик своей зоологии. Кстати, в «Роковых яйцах» естьи будущий Преображенский. Только там он не профессор, а ассистент Персикова— Иванов. «Изящный джентельмен», как его называет Булгаков. Иванов тожелюбит пожить: хорошо одевается, регулярно посещает театр. Конечно, вовсем этом нет ничего дурного, но автору он несимпатичен настолько явно,что Михаил Афанасьевич отказывает Иванову в праве быть по-настоящему талантливымученым и доходит до того, что высказывает в художественном произведениисвое авторское мнение о нем. По отношению к Преображенскому Булгаков такогосебе не позволяет. Филипп Филиппович — фигура более сложная и более жизненная.И вот наша глубокомысленная интеллигенция, насмотревшись латиноамериканскихтелесериалов, записывает специалиста по мужским половым железам в положительныевысоконравственные герои только на том основании, что тот является талантливымхирургом и не напивается до свинячьего состояния. Очевидно, они хотели бы увидеть балаганного злодея вроде Леонсио или доктора Гомеса.

Но не будем все упрощать: Преображенский сегодня пользуется такой популярностьюпрежде всего из-за своих взглядов, которые разделяют многие граждане,сподобившиеся получить высшее образование благодаря все той же Советскойвласти. Очень им нравится профессор, живущий на широкую ногу благодарясвоим гонорарам — это их вожделенная мечта, делячество ныне у нас в почете.Правда, вот доктор Борменталь почему-то краснеет, когда Филипп Филипповичначинает отсчитывать ему причитающуюся долю. Можно подумать, будто ассистентвсю жизнь прожил при проклятом «социализме».

Наверное, в наше время и впрямь утрачены кое-какие идеалы русской интеллигенции,о которых некоторые так любят поговорить. Например, привычка задумыватьсянад судьбами других людей, которой Преображенский абсолютно лишен. Испанскимиголодранцами он заниматься не намерен, немецким детям сочувствует чистоабстрактно и пролетариата, видите ли, не любит. Последнее высказываниевызывает сегодня прямо-таки умиление у тех, чьи предки в недалеких двадцатыхгодах как раз и были представителями этого самого пролетариата. Любитьне любит, но трудом пролетариев пользуется регулярно, да еще возмущается,когда те перестают вдруг отапливать его квартиру или охранять его калоши.Разумеется, обслуживать преображенских — это их прирожденная обязанность.Филипп Филиппович — горячий сторонник разделения труда. Эту же точку зрениянам сегодня весьма упорно навязывают через средства пропаганды. Причемпроповедуют ее всегда те люди, которые нашли себе непыльную работенкуи, главное, высокооплачиваемую. То, что при этом одни деньги гребут лопатой,а другие едва сводят концы с концами — это вроде как само собой разумеется.

Разве не откровенным издевательством звучат рассуждения почтенного профессорао горячих закусках, которыми должен оперировать мало-мальски уважающийсебя человек, на фоне рассказа о машинисточке с ее четырьмя с половинойчервонцами? (Вот он критерий, по которому следует отличать уважающих себялюдей!) Ну а когда такая машинисточка появляется в его квартире, Преображенскийначинает упрекать ее за то, что она связалась с первым встречным из-заслужебного положения. Профессору даже не пришло в голову, что у беднойшариковской жертвы нет другого выхода. В конце концов он сует ей девяносторублей и выпроваживает со словами: «Нужно перетерпеть — вы еще так молоды…»Каждый из них отправляется заниматься своим делом: Преображенский — вестироскошную жизнь, девушка — есть гнилую солонину и зарабатывать себе болезнина почве французской любви, которой будет подвергать ее очередной шариков.

А как быть, если нелюбимые пролетарии начинают увиливать от охраны калоши выражают настойчивое желание перебраться из ночлежек в приличные дома,где «все нормальные люди» обедают исключительно в отдельных столовых?И этот принципиальный вопрос Филипп Филиппович не оставляет без ответа!Оказывается, надо к каждому приставить городового, причем не имеет значения,будет ли он с бляхой или в красном кепи. Это и есть либеральные взглядыкультурного интеллигента? Ну что ж, мы теперь знаем, что пожелания Преображенскогобыли претворены в жизнь в самом недалеком будущем.«Отец народов» именнотак и поступил: приставил к каждому городового в красном кепи. Разумеется,под «каждым» профессор имел ввиду не себя и не своих клиентов, а толькошвондеров. Ведь если, например, к даме в сверкающем колье на жеваной шееприставить городового и платить ей столько, сколько она заслуживает, тогде, скажите, эта дама возьмет 50 червонцев, чтобы рассчитаться с ФилиппомФилипповичем?

Но оставим пока глобальные общественные проблемы и нестерпимо пошлыерассуждения Преображенского о революции с позиции стойки для калош. Как бы там ни было, а Шарикова он все-таки спас и сделал человеком. Но и Шарикову,собственно говоря, любить Преображенского особенно не за что. Тот спасего не из сострадания, а только потому, что дворняга понадобился профессорудля опасного эксперимента, который, кстати, чуть не стоил Шарику жизни:не менее пяти раз Филипп Филиппович утверждает, что пес не выживет, аБорменталь и домработница Зина стыдливо прячут глаза, когда волокут собакуна операционный стол. Впрочем, Преображенский, как мы уже говорили, незлодей из мыльной оперы и не Шариков, как он сам вполне справедливо заметил.И к тем, кто попал в сферу его личных интересов Филипп Филиппович достаточновнимателен. Даже Шарикова он терпит до последней возможности и в концеконцов оставляет его у себя, когда тот снова превращается в собаку. Примернотак же профессор относится, вероятно, и к хорошим вещам, которые нужныему для удобной жизни.

А самая лучшая вещь, которая больше всего нужна Преображенскому — этоего семикомнатная квартира. Она-то и занимает в повести центральное место.Швондер и компания, как вы помните, хотят ее отнять, а Преображенский,само собой разумеется, не желает расстаться ни с одним квадратным метром.Виноват! У Филиппа Филипповича хотят отобрать не всю квартиру, а всего-навсегодве из семи комнат.

Можно с уверенностью сказать, что Швондер и его домоуправление являютсясамыми оболганными персонажами данного произведения. Их на диво единодушнооклеветали и выдуманный Преображенский, и реальные интерпретаторы «Собачьегосердца». В фильме это — наполовину мерзавцы, а наполовину — оборванныеидиоты. В книге же Булгаков отмечает только, что они скромно одеты, скромнее,чем сам профессор и его клиенты. И в квартиру они вовсе не врываются,топча все сапогами, а входят и останавливаются на пороге. Зато ФилиппФилиппович разговаривает с ними совершенно по-хамски, начинает с порогаделать оскорбительные замечания и даже рта не дает раскрыть. Возможно,Преображенский и прав в том, что надо ходить в калошах (дались ему этикалоши!), и в том, что женщине предпочтительнее носить женскую одежду,хотя это, если уж на то пошло, личное дело каждого. Но лучше бы он приберегсвои замечания для своего клиента в невиданных кальсонах с черными кошками.К нему профессор относится гораздо терпимее, как и к другому пациенту— видному работнику, совратившему четырнадцатилетнюю девчонку. Оно и понятно— эти субъекты платят деньги. У Филиппа Филипповича две морали: одна длятех, кто платит, а другая для всех остальных.

Вдоволь нахамивши, профессор спешит воспользоваться заступничеством ещеодного пациента — тоже крупного представителя новой власти. Причем онне просто просит того о помощи, а шантажирует самым бесстыдным образомда ещё лжёт. Лжёт, лжёт, дорогие сторонники славного ученого! Если неверите, перечитайте ещё раз это место. Когда же собеседник Преображенскогопытается выяснить, что именно говорили ему представители жилтоварищества,Филипп Филиппович просто отказывается повторить их слова. И разве не правадевушка, переодетая мужчиной, что такое поведение профессора — простосвинство? Напрасно спутники дергали ее за рукав — она все равно в глазасказала то, что думает. Зато эта девушка покраснела, стоило профессорупоинтересоваться ее полом, а вместе с ней покраснел и блондин в папахе.Ну, с ними все ясно. Но как легко, оказывается, краснеют эти люди! Нето что уже упомянутая нами дама с жёваной шеей, у которой «живые пятнасквозь искусственные продирались на щеках».

«Пускай все это и так, — возражали мне некоторые, — но Преображенскогоможно понять: семикомнатная квартира нужна ему для работы, он сам об этомговорит». Да, Филипп Филиппович действительно организовал дома и операционную,и приемную, и смотровую. И с тем, что людей нельзя оперировать там же,где и кроликов, я полностью согласен как врач. Только хочется спросить,почему наш многоуважаемый профессор оперирует дома, ему что, клиники мало?Конечно, мало! Дома-то он ведет прием и оперирует за отдельную и оченьвысокую плату. Хорошо, а зачем больным нужно, чтобы их оперировали нев больнице, а на квартире? В больнице в любом случае лучше, я вам этотоже как врач говорю. На этот вопрос Булгаков дает достаточно полный ответ,описывая сцену приема. Клиенты Филиппа Филипповича, все весьма видныеи состоятельные люди, стремятся скрыть последствия своих развратных похожденийи в клинику предпочитают не ложиться. Получается, что Филиппу ФилипповичуПреображенскому, профессору медицины, хирургу, домашняя операционная нужнане для облегчения страданий людских, хотя бы даже и за деньги, а для того,чтобы всякие негодяи могли прятать с его помощью свое грязное белье. Иради этого кто-то должен оставаться без жилья? Прошу меня извинить, нов этом вопросе я однозначно на стороне Швондера.

Хотя, конечно, и Швондера не назовешь однозначно положительным персонажем.(А бывают в реальной жизни однозначно положительные персонажи?) Главнаяглупость председателя домоуправления заключается в том, что он вознамерилсяиз Шарикова сделать человека. В этом вопросе они с Преображенским другдруга стоят. Конечно, каждый из них старается воспитать Полиграфа Полиграфовичана свой лад. Профессор пытается научить свое детище культуре поведенияи привить ему что-то вроде вкуса, Швондер же норовит воспитать в Шариковеклассовое сознание. И тот, и другой терпят при этом фиаско.

Зато Шариков очень умело лавирует между ними и извлекает выгоды из ихвзаимной неприязни. «Ну так вот, Швондер и есть самый главный дурак. Онне понимает, что Шариков для него более грозная опасность, чем для меня,— говорит Филипп Филиппович. — Ну сейчас он всячески старается натравитьего на меня, не соображая, что если кто-нибудь, в свою очередь, натравитШарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки».Вот в этом с Преображенским можно согласиться на сто процентов. Но чегопочтенный профессор так и не понял, так это своей собственной роли в созданиитакого типа, как Шариков. О судьбе голодранцев он задумываться не желает,а потом удивляется, когда из их среды ему на голову сваливается Шариков.А вы кого ожидали найти в подворотне, Филипп Филиппович? Второго Борменталя,что ли? Кстати, сам Борменталь признается, что после появления Шариковаон со страхом стал заглядывать в глаза каждой бездомной собаке. И напраснодумает профессор, что Шариков ничему у него не научился. Еще как научился!Вспомните, с каким восторгом он смотрел на Преображенского, когда тотвыпроваживал Швондера и его спутников. А под конец даже сотворил передним «какой-то намаз». Вот тогда будущий Шариков и приобрел опыт в решенииквартирного вопроса. А Филипп Филиппович во всем обвиняет какого-то Клима,глядя на то, как Шариков пьет водку. (Несколькими страницами раньше почтенныйпрофессор сам опрокинул рюмку точно таким же жестом.) Да если бы ПолиграфПолиграфович был простой копией этого Клима, он бы так и остался обычнымпьяницей и мелким воришкой и окончил бы свои дни в очередной пьяной поножовщине,как и его донор. Шариков пошел же гораздо дальше…

Сегодняшняя пропаганда непонятно с какой стати рассматривает высказыванияШарикова чуть ли не как программу большевиков. Особенно любят повторятьего заявление о том, что надо все разделить поровну, хотя сам Шариков,кажется, достаточно ясно сказал, что он не согласен ни с Энгельсом, нис Каутским. Причем тут большевики? Можно подумать, это они придумали ваучерыи приватизацию! Не там наши интеллигентики ищут современных шариковых…

Ну а какого мнения о природе Шарикова сам Булгаков? Не думаю, чтобы онразделял точку зрения Преображенского. Дело в том, что если встать напозицию Филиппа Филипповича, то вся повесть просто теряет смысл, посколькуо Климе в ней почти ничего не сказано. И если во всем виноват именно он,то зачем нужно было писать обо всех остальных героях?

Заканчивается «Собачье сердце» полной и безоговорочной победой Преображенского,а не Шарикова и, тем более, не Швондера, хотя на дворе по-прежнему двадцатьпятый год. У повести нет продолжения, но вместо него в какой-то мере можетподойти роман «Мастер и Маргарита». Вместе с его героями мы попадаем вМоскву приблизительно десять лет спустя после описанных в «Собачьем сердце»событий. Что же мы видим? Нет ни Швондера, ни девушки, переодетой мужчиной,которая боготворила Исидору Дункан, — сбылось пожелание профессора: «этихпевунов уняли». Вместо них сидит управдом-взяточник Никанор Иванович Босой.Зато полным-полно клиентов Преображенского, а среди них немало Шариковых.Шариковы за десять лет успели заметно облагообразиться и очень органичновписались в чиновно-партийную среду. Так что профессор был прав: кошки— это временно. А где же сам Филипп Филиппович? Вполне возможно, что онвсе еще живет в своей квартире и даже ведет прием. Но мы-то знаем, чтоосталось ему уже недолго — в скором времени шариковы съедят и его…

Станислав Говорухин, ярый враг большевизма, в своей книге «Великая криминальнаяреволюция» откровенно признал, что лучше бы он и его сторонники имелидело с честными коммунистами, чем с нынешними правителями-«демократами».Лучше бы Преображенский не ссорился со Швондером…

Александр Липский